С тобой я в праздник и в печали,
Вхожу с тобою в белый сад,
С тобою я рассвет встречаю,
Смотрю на розовый закат.

Твой стих нездешней красотою
Пленил меня с далёких лет.
Твой томик я ношу с собою,
Мой не разгаданный Поэт.

Ты дал мне ключ к стихотворенью,
Шепчу, когда весь город спит:
«Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид...»

Строкой несмелою своею
Иду, грустя, тебе во след.
Но никогда сказать не смею
Вослед тебе, что я – поэт.

А может хорошо, что ты не встретился,
И в жизнь мою случайно не вошёл.
Лишь в графике судьбы мельком отметился,
И стороной, как летний дождь прошёл.

Как хорошо, что мы не породнились,
Не испытав ни счастья, ни утрат.
И недостатки в нас не проявились,
И мы не осквернили райский сад.

И ты ни разу мне не изменил,
И я тебя, зазря не ревновала.
Не оскорблял, не бил и не хамил,
И я тебя, с другим не предавала.

Как хорошо, что мы не напились,
Из повседневной суеты, отравы.
И после частых ссор не развелись.
Как хорошо! Как плохо, боже правый!

В квартире моей два живых существа –
Не кошка с собакой, а я с телефоном.
И можно набрать ноль-один, и ноль-два.
А можно в поддавки сразиться с плафоном.

Приедет на лифте ко мне кто-то снизу...
Но в полночь и воду, и лифт отключают.
Хотя бы воришка залез по карнизу –
Ему б налила я горячего чаю.

Хотя я бедна, как церковная мышь,
Но хлеба куском, я бы с ним поделилась.
А где-то за стенкой заплакал малыш.
И мёртвой опять тишина притворилась.

Она взобралась по ногам, мне на руки.
И лунный огарок в окне догорел.
И небо над миром задраило люки,
Оставив лишь звёздам ничтожный пробел.

Покурить что ли выйти, от излишеств эмоций –
Тамбур – место, где можно завести разговор.
Над тайгою восходит студеное солнце,
Разогрев на морозе заглохший мотор.

А на станции Потьма продаются груздочки,
И картошка в «мундире», и капуста с брусникой.
Здесь Россия сидит, как юдоль в уголочке,
На коленях листая свою Красную книгу.

Заявлюсь в ресторан, с пассажиром тщедушным,
И в куриное бедрышко вилкою ткну.
И привидится, будто в окно смотрит Пушкин
И в экстазе, к промерзшему кинусь окну.

А на утро опять поезд вздрогнет устало.
Ну не шутка ли, право – миновали Сибирь!
Полустанок в снегу – на рябинах кораллы,
А в ларьке привокзальном лишь водка «Имбирь».

Так, глядишь, доползём до жилья камчадалов,
Поезд в рог загудит от усталости ног –
Он едва оторвался от предгорий Урала,
А уже пересёк азиатский порог.

Здесь нетронутый край, будто девушка, нежен.
Спят медведи в берлогах, как младенцы в пелёнках.
Закопаться бы здесь, средь хребтов и валежен,
Прекратить за судьбой бесполезную гонку.

Но себя не обманешь, и мы в тамбуре курим,
С пассажиром, дыханьем согреваем окно.
И в оттаявший глаз виден лёд на Амуре,
И мы смотрим, в натуре, бесплатно кино.

Десять суток дороги. С пассажиром тщедушным,
Мы почти что родня, будто братья по крови.
Да и с поездом этим, с его криком натужным,
Десять суток назад я сроднилась в Ростове.

Не хлебом единым жив человек,
От хлеба душа не живёт – существует.
И в мире так много подобных калек,
Которые любят, ничем не рискуя.

И мимо проходят они, как слепые,
Не веря ни в бога, ни в чёрта, ни в чудо.
Душе своей, в руки вложила цветы я,
И вас в этой жизни искала повсюду.

Но залежей чувств вы в душе не открыли.
Вы мимо прошли, оглядев равнодушно
Уставшую душу, встряхнув лишь от пыли.
И вот она ходит за вами послушно.

Бредёт много лет она, будто собака.
Устала давно, да и лапа болит.
Напрасно стучит в вашу дверь, бедолага.
Вам гордость ей двери открыть не велит.

А если бы вы отреклись от гордыни,
И в душу мою заглянули бы всё же.
Не хлебом единым вы жили б отныне –
Я в ней, из цветов застелила вам ложе.