Одиночество – это не мука,
У души – это возраст такой.
Будто взял тебя кто-то на руки,
И парит как туман над рекой.

И душе твоей песню диктует,
И ты пишешь дрожащей рукой.
И кукушка за рощей кукует,
Одиночество – это покой.

А мы плачем, что мы одиноки,
Что за сим – неминуема смерть.
Одиночество – это уроки,
Над которыми надо корпеть.

Одиночество – это наука,
Что способна хандру сокрушить.
Одиночество – это не скука,
А попытка умом своим жить.

Одиночество – это не горе,
Это ангел обрёл невесомость,
И сидит дотемна на заборе,
И в руках держит голую совесть.

Одиночество – это расплата,
Не желайте её никому.
Одиночество – это растрата,
За неё не сажают в тюрьму.

Для чего существует бессонница?
Чтобы мы подводили итог,
Когда солнце за горочку клонится,
Мы садимся на отчий порог.

Здесь мы выросли, в крохотной спаленке,
В первый класс мамы нас отводили.
Здесь в сенях, наши старые валенки,
На пожизненный срок угодили.

Не кляните напрасно бессонницу,
Называя приход ее, старостью.
Это память – хрустальная звонница,
Отдаётся в душе вашей, жалостью.

Всё что вы называли усталостью,
От любимых отречься – предлог.
Это совесть в душе вашей мается,
И садится на отчий порог.

Но однажды, бессонниц осадят,
Нескончаемо длинные ночи.
На колени послушно усадят,
И заглянут нам в ясные очи.

С веской логикой их не поспоришь,
И признав аргументы души,
Наизнанку подкладку отпорешь,
Перешьёшь все неровные швы.

Как-то старость одна, свою молодость встретила.
«Как дела? – та спросила. Она ей ответила:
«В самом деле, дела – так себе, ничего...»
«Ничего? Так себе? Почему? Отчего?»

«Я стара и мудра, как собака бездомная –
Не спешу никуда, никого я не жду,
Я кого-то любила... Кого – не запомнила».
«Ну, бывай, а я дальше одна побреду».

После, старость на плечи платочек накинула,
Собрала свои волосы в жидкий пучок.
Свою молодость нищую, старость покинула,
И на двери накинула старость крючок.

Ну, а молодость, дальше по лужам попрыгала –
Предстояло ей хлеба добыть на обед.
Её старость на улицу некогда выгнала –
За душой у неё ничегошеньки нет.

А у старости было всего понемножечку:
И деньжата в чулке, и в кисете табак.
Она мёд доставала серебряной ложечкой,
Но не сладок был мёд, и не таял никак.

Отварила она себе мяса говяжьего,
Только нечем то мясо ей было жевать.
И в перине удобной, из пуха лебяжьего,
Не давала бессонница старости спать.

И мудра была старость, но что в этой мудрости,
Коли жить оставалось недолго, чуть-чуть.
И согласна была совершать она глупости,
Свою молодость вздумала старость вернуть.

Все блага ей отдать, что накоплены к старости –
На рассвете решила отправиться в путь.
Но упала она на порог от усталости,
Ведь себя, как известно, нельзя обмануть.

Серая мышка я, карта не в масть,
Но ведь зачем-то же я родилась?
И с повседневной рутиной борюсь,
Часто теряю, и бога боюсь.

С ним разговор я пытаюсь вести,
Но не могу до него догрести.
Лишь попытаюсь его я коснуться,
Плот успевает мой перевернуться.

И не доехать к нему на попутной –
Есть в небесах перевал неприступный.
Что же молчишь ты, как жить, научи?
Знаю – ты есть. Не молчи, не молчи!

Как обрести в этой жизни уверенность,
Как одолеть пустоту и растерянность?
Чем же я так пред тобой провинилась –
Соблаговоль разъяснить, сделай милость!

Милости так на земле не хватает,
А без нее на душе снег не тает.
Что же я сделала, господи-боже.
То, чего делать было негоже.

Мой телефон молчит, как партизан.
Хотя бы звякнул, что ли, кто-нибудь,
Из ближних, зарубежных нынче стран –
Ну что вам стоит руку протянуть.

«Жигуль» не ставит Колька у подъезда –
Красуются теперь там иномарки.
Женился Колька и осел под Брестом.
И Сашка перестал носить подарки.

Могила Сашки заросла бурьяном,
И где она, поныне неизвестно.
На прочность он испытан был Афганом.
Но не вернулся, даже грузом-200.

Что с вами стало братья-пацаны?
Ведь мы делились горем и удачей.
Мы на плечах держали пол страны,
Зачем теперь глаза мы в землю прячем.

Мой телефон молчит, как будто умер,
Но я ещё не умерла пока.
И с вами я – большая цифра, в сумме.
И наши танки быстры, бронь крепка.