Теперь могу сказать беспечно,
Что под луной, ничто не вечно.
А раньше не могла сказать –
Не собиралась умирать.

Но оглушённая как рыба,
Едва живая от испуга,
Стояла на краю обрыва.
А после выла, как белуга.

А после вслед тебе бежала
Зачем? Не знаю. Стыдно вспомнить.
Хотя коней не удержала,
Но отрезвела от погони.

И наконец, в неравных драках,
Постигла я законы стаи.
Теперь я – мудрая собака,
Покладистая и борзая.

Давно я зализала раны,
Снабдила душу я замком.
Заполнила в ней все изъяны –
Забила щелочки песком.

Чтоб не смогли в неё вломиться,
Чтобы не смели наследить.
Есть у меня железный принцип –
Я научилась трезво жить.

Тебя простила я, конечно.
Давно обид я не таю.
Но жизнь, увы, так быстротечна –
Быть может, встретимся в раю?

Уеду куда-нибудь, чтоб не нашли.
А впрочем, искать меня люди не будут –
Они уже в дебри забвенья зашли,
И денег, ко мне на билет, не добудут.

А я, как затворник, в квартире сижу –
Давно я друзей и подруг растеряла.
Во двор, из окна отрешённо гляжу,
Где лошадь из детства, в трясине застряла.

И топчется лошадь моя понапрасну,
И рвётся из стремени, бедная лошадь!
В болоте стоять она, век, не согласна.
И в стойло не хочет, а рвётся на площадь.

Туда на парад, под шинель генерала!
И помнится, лошадь была серебристой...
Но лошадь карабкаться в гору устала –
Прогнали её со двора футболисты.

Потом дети вышли, уткнулись в песочек,
И кто-то выгуливал толстого пса.
И грусть растворилась моя, между строчек –
Ей вслед из машины погналась попса.

А за стеной посапывает сын,
Что снится ему, в призрачном тумане?
Как плот его дрейфует среди льдин,
По воле ветра, в бурном океане,

А где-то там, в чужой квартире дочь,
В московских пробках юности осталась.
Так долго длится пасмурная ночь,
В её капкан, луна, как дичь, попалась.

Пока мы хоть кому-нибудь нужны,
И жизнь полна ещё тепла и смысла,
Пока дотла мосты не сожжены –
Пишите «До востребования» письма.

Наступило время покоя.
Как затёртый корабль среди льдин,
Выпускаю крыс из пробоин,
Жгу на палубе керосин.

Мой последний фонарь надежды –
Догорает в окне фитиль.
Но о киль уже слышен скрежет,
И до берега сотни миль.

Я один на один с собою –
Трюмы вытравлены до дна.
Ничего моя жизнь не стоит,
И от страха взмокла спина.

Я на мачты взбираюсь – выше,
Прижимая к груди фонарь.
Может кто-то мой 808 услышит,
И спасёт мой корабль – январь!

А помните, однажды мы с вами у пруда,
Вдвоём удили рыбу (ах, как бегут года!)
Мы были молодыми, не верится, мон шер.
Что стали мы седыми и старыми теперь.

А я вас вспоминаю, не часто – иногда.
Ах, в том пруду, я знаю, холодная вода.
Вы для меня кувшинку достали из пруда,
На память вам косынку, отдала я тогда.

Поплыли мы по тине, я – к мужу, вы – к жене.
Но память ваше имя не возвращает мне.