Косой переулок, косое крылечко,
На девичий пальчик надели колечко.

Вчера ты весёлостью всех удивляла,
Чего ж ты, голубка, печальною стала?

Иль тесною стала замужества клетка?
Иль манит на волю черёмухи ветка?

Иль тот, кто до свадьбы смотрел в твои очи,
Всё ждёт на крылечке тебя, между прочим.

Молчать – не значит не перечить,
Уйти – не значит разлюбить.
Ты руки мне кладёшь на плечи,
Чтоб нашу ссору позабыть.

Холодный дождь ещё не осень,
Одна размолвка – не раздор.
И мы, остыв, прощенья просим,
Познав печальный опыт ссор.

Всё в жизни благо – жар и вьюга.
Пусть холодок порой сквозит,
Пока прощаем мы друг друга,
Нам расставанье не грозит.

У любви нашей, есть только час,
А потом ты в семью возвратишься.
Чтоб вдвоём не увидели нас –
Ты жены больше смерти боишься.

Ты, конечно, я знаю – не трус,
Для меня ты – любимый мужчина.
И жены твоей я не боюсь,
Нет, не в ней моей грусти причина.

Для меня – ты мечта жизни всей,
Я верна тебе, как Пенелопа.
Никакой, из тебя, Одиссей –
Не клянись зря в любви мне до гроба.

Ведь приходишь как вор ты, тайком,
И любовь ровно час наша длится.
Мандаринами, полным кульком,
Моя верность тобой возместится.

Не хочу я тебе говорить,
Что вообще не люблю мандарины.
Ты бы мог мне духи подарить...
Но сердить не хочу без причины.

Угощу я кульком мандарин,
Посвященную в тайну соседку.
Расскажу, что из тех ты мужчин,
Что встречаются в жизни так редко.

Не нужны мне конечно духи,
Ведь люблю я тебя безвозмездно.
Заплачу я сполна за грехи,
Леденящим дыханием бездны.

Приснился мне мужчина этой ночью –
И не красавец, и не Дон Жуан.
Он мне сказал, что он остаться хочет:
Прибьёт карниз мне и починит кран.

А до него тот, что супругом звался.
Он молотка в ладонях не держал.
С трудом, к обеду только просыпался,
И крепкие напитки уважал.

А этот, встал чуть свет и за работу.
Стекло, разбитое тем, прежним, вставил.
Не пил с утра, хотя была суббота,
И чайник на плиту с водой поставил.

Он целый день строгал, пилил, кряхтел –
Моя квартира вмиг преобразилась.
Потом читал стихи и песни пел,
И я в его объятьях растворилась.

Я ожила и телом, и душой,
И женщина, на миг во мне проснулась.
Она спросила: «Муж, ты не чужой?
Скажи, за что тебе я приглянулась?»

И он сказал, он долго говорил,
От этих слов мороз пополз по коже,
На этот раз мужчина мне не льстил –
На ложь та речь была так непохожа.

Но что-то там, внутри, так глубоко
Меня от слов тех предостерегало:
Не заходи с ним слишком далеко –
Ты просто в одиночестве устала.

Не верь ему, доверчивая дура –
Его слова, как в решете вода.
Исколота ты стрелами Амура,
Ведь ты была так бдительна всегда.

Я говорила: «Замолчи, душа!
Дай надышаться вволю перед смертью!»
И с ним сидела рядом, чуть дыша,
Низвергнув лозунг: «Мужикам не верьте!»

Ведь я хотела, так хотела чуда!
И вот господь мне чудо подарил.
Он резал хлеб, потом он мыл посуду,
И он как все «Люблю!» не говорил.

Но видно я во сне переборщила –
Чего-то свыше я ещё ждала.
Я долго воз свой по земле тащила,
Так долго я несчастлива была.

Тот выбил сон меня из колеи –
Привычный ритм под тиной колыхнулся.
Исчез под утро мой король Луи,
Он, раньше в этот раз меня, проснулся.

Обманом вошла в мою душу, обманом заполнила.
Под вечер пришла, а под утро ушла. И не вспомнила.
Ни с кем ты была, ни с кем разговоры вела,
А платье на стуле висело, и вьюга мела.

А утром, следы лишь в саду чуть снежком припорошены.
Любовь, озираясь, ушла в сарафане поношенном.
И вслед ей глядели герани, упершись лицом в стёкла прелые.
Явилась она, но впускать, видит бог, не хотела я.

Последняя – это в глазах её было написано.
Но ведь для любви никакие законы не писаны:
Захочет – придёт, захочет – уйдёт, а захочет – останется.
Душа о неё, как о розу с шипами поранится.

Ушла. И сказать в утешенье себе больше нечего.
Последняя страсть, как незвано пришедшая женщина.
Напрасно герани глядели в окно запотелое.
Окликнуть, вернуть, побежать вслед за ней не посмела я.